— Будем надеяться. — Эндрю, прищурившись, вглядывался в сигарный дым. — Будем надеяться.

Биргитта пришла в десять минут десятого, когда Харри уже допивал второй стакан колы. На ней было простое белое хлопковое платье, рыжие волосы собраны в симпатичный хвостик.

— Я уж боялся, что ты не придешь, — сказал Харри. Вроде бы в шутку, но ведь он действительно этого боялся. С того самого момента, как назначил ей встречу.

— Правда? — Она игриво посмотрела на Харри. Он решил, что вечер обещает быть приятным.

Они заказали свинину под карри, цыпленка с кешью по-китайски и австралийского вина.

— Знаешь, я до сих пор удивляюсь, как тебя занесло так далеко от Швеции.

— Не стоит. В Австралии живет около девяноста тысяч шведов.

— Что?

— Большая волна была перед Первой мировой, потом молодежь потянулась в восьмидесятые, когда в Швеции стала расти безработица.

— А я думал, вы, шведы, не успеете уехать из дома, как начинаете тосковать по родной еде и праздникам.

— Все верно, только это про норвежцев. Да-да! Те норвежцы, с которыми я здесь встречалась, начинали скучать по дому чуть ли не с первых дней, а через пару месяцев возвращались в Норвегию, к своим вязаным свитерам!

— Но Ингер была не из таких?

Биргитта посерьезнела:

— Нет, Ингер была не из таких.

— Почему же она осталась здесь, в Австралии?

— Потому же, что и большинство из нас. Приезжаешь погостить и влюбляешься в страну, погоду, легкую жизнь или какого-нибудь парня. Хочется продлить вид на жительство. Скандинавки без труда находят работу в баре. А потом понимаешь, что это уже твой дом.

— С тобой было примерно то же?

— Примерно да.

Некоторое время они ели молча. Мясо было вкусное и хорошо прожаренное.

— А что ты знаешь о новом парне Ингер?

— Ну, один раз он заглянул в наш бар. Они познакомились в Квинсленде. Думаю, на острове Фрэзер. Он смахивал на тот тип хиппи, который, я думала, уже совершенно вымер, но оказалось, неплохо прижился в Австралии. Длинные волосы, цветастая просторная одежда, сандалии. Как будто только что с пляжа в Вудстоке.

— Пляж? Но в Вудстоке нет моря, он посреди Нью-Джерси.

— Там ведь, кажется, есть озеро, где купаются? Насколько я помню.

Харри внимательно посмотрел на нее. Биргитта слегка ссутулилась над тарелкой. Возле переносицы сбились в стаю веснушки. Харри подумал, что она очень мила.

— Ты не можешь этого помнить. Ты еще слишком молодая.

Она рассмеялась:

— А ты что, старый?

— Я? Ну, на пару дней, может, постарше. Есть вещи, без которых в моей работе не обойтись. И где-то внутри быстро начинаешь чувствовать себя дряхлым стариком. Но будем надеяться, что я еще не потерял способность ощущать жизнь и себя в ней.

— Ах, бедняжка…

Харри натянуто улыбнулся:

— Думай что хочешь, но я это сказал не чтобы вызвать твое сострадание — хотя, конечно, было бы неплохо, — просто так оно и есть.

Харри подозвал проходившего мимо официанта и заказал еще вина.

— Всякий раз, когда копаешься в убийстве, это оставляет свой след. К сожалению, копаться приходится не в тех мотивах, о которых писала Агата Кристи, а больше в чужом грязном белье и просто в дерьме. Раньше я казался себе эдаким рыцарем правосудия, но со временем все больше чувствую себя мусорщиком. Обычно убийцы — жалкие люди, и не так уж сложно найти как минимум десять причин, почему они стали такими. В итоге остается одно-единственное чувство — раздражение. Оттого, что они хотят не просто разрушить свою жизнь, но, падая, хотят прихватить еще и других. Это, конечно, звучит несколько сентиментально…

— Извини, не хотела казаться циничной. Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказала она.

Пламя свечи между ними дрогнуло от легкого ветерка с улицы.

Биргитта заговорила о себе и своем друге: как они четыре года назад собрали в Швеции свои вещи и с рюкзаками за спиной прибыли в Австралию. Как пешком и на автобусах добирались от Сиднея до Кернза, ночуя в палатках и дешевых гостиницах для таких же бродяг, иногда подрабатывая в этих же гостиницах внештатными администраторами и поварами. Как выбрались к самому Большому Барьерному рифу, как ныряли в океан, плавали бок о бок с черепахами и молот-рыбами. Как, затаив дыхание, смотрели на древнюю скалу Айрес-рок. Как на сэкономленные деньги купили билет на поезд «Аделаида — Элис-Спрингз», как в Мельбурне побывали на концерте группы «Краудед Хаус» и, вконец измотанные, очутились в сиднейском мотеле.

— Удивительно, как хорошее порой оборачивается плохим.

— Плохим?

Биргитта вздохнула. Может, подумала, что рассказала этому навязчивому норвежцу слишком много?

— Не знаю, как объяснить. По дороге мы, наверное, что-то потеряли. То, что раньше принимали как само собой разумеющееся. Со временем мы перестали замечать, а потом забыли друг друга. Просто попутчики. Было хорошо. Ведь и номер на двоих снимать дешевле, и в палатке вдвоем ночевать спокойнее. Он нашел себе в Нузе богатенькую немку, а я поехала дальше, чтобы лишний раз не напоминать о себе. Наплевать на все. Когда он приехал в Сидней, я сказала, что встречаюсь с одним американцем, фанатом серфинга. Не знаю, поверил ли он, может, и понял, что я просто пытаюсь поставить в наших отношениях точку. В том сиднейском мотеле мы пробовали ссориться, но и это не спасло наши отношения. Я попросила его уехать в Швецию и сказала, что приеду следом.

— Наверное, он уже заждался.

— Мы были вместе шесть лет. Веришь, я даже не помню, как он выглядит.

— Верю.

Биргитта снова вздохнула.

— Не думала, что все так получится. Я была уверена, что мы поженимся, заведем детей и поселимся где-нибудь в предместье Мальме. И у нас будет дом с садиком, и каждое утро перед дверью будет лежать свежая газета. А теперь — теперь я уже почти забыла, как звучит его голос, или как хорошо нам было вместе, или как… — Она посмотрела на Харри. — Или как он из вежливости терпел мою болтовню после пары бокалов вина.

Все это время Харри улыбался. Бутылки вина ему явно не хватило, но Биргитта это никак не прокомментировала.

— Я не из вежливости, я из интереса, — сказал Харри.

— Ну, тогда расскажи что-нибудь о себе, кроме того что ты работаешь в полиции.

Биргитта наклонилась к нему, Харри заставил себя не смотреть в вырез ее платья. Но теперь он почувствовал легкий запах ее духов и жадно втянул его носом. Стоп, стоп! Держать себя в руках! Эти сволочи у Карла Лагерфельда и Кристиана Диора знают, как свести мужчину с ума.

Запах был волшебный!

— Значит, так, — начал Харри. — У меня есть старшая сестра, мать умерла несколько лет назад, сам я живу в Осло — снимаю в Тейене квартиру, едва свожу концы с концами. Долгих романов в моей жизни не было, кроме, пожалуй, одного.

— Правда? И сейчас у тебя тоже никого нет?

— Ну, не совсем. Так, пара женщин, с которыми я играю в какие-то глупые и бессмысленные игры. Иногда я звоню им, иногда они — мне.

Биргитта нахмурилась.

— Что-то не так? — спросил Харри.

— Не знаю, как я отношусь к такого рода мужчинам. И женщинам. В этом я несколько старомодна.

— Но теперь все это, естественно, в прошлом. — Харри поднял бокал.

— Не сказать, чтобы мне понравились твои блестящие ответы. — Они чокнулись.

— Что же ты прежде всего ценишь в мужчинах?

Приняв позу мыслителя, она какое-то время молча смотрела в пустоту, прежде чем ответить.

— Не знаю. Наверное, легче будет сказать, что мне в мужчинах не нравится.

— Так что же? Помимо блестящих ответов.

— Мне не нравится, когда мне устраивают проверки.

— Тебя это сильно задевает?

Биргитта улыбнулась:

— Мой тебе совет, Казанова, — если хочешь очаровать женщину, дай ей понять, что она уникальна, что к ней у тебя особое отношение, не такое, как к остальным. Парням, которые цепляют девушек в барах, этого не понять. Да и развратникам вроде тебя — тоже.